Обида и возмущение.

Катюша, — сказал он, когда уж и парадное показалось, —но ты ведь знаешь, я готовлюсь в институт, на вечернее. Я вообще очень мало сделал за последние годы, — добавил он с досадой, не заботясь о том, понимает ли Катя, о чем он говорит.— Я дал себе зарок: окончить институт. С нас много спрашивается, Катюша, давай мы поженимся к ноябрьским, а не к Маю. Я к годовщине и к свадьбе хочу прийти уже задание с какими-то результатами, понимаешь? Уже студентом.
Катя с трудом удержалась, чтоб не вырвать у него руку: ведь, наверно, он совершенно так же сжимал бы сейчас перила, окажись они под пальцами. Сколько раз повторил слово «я» и ни разу «ты»! Если бы он сколько-нибудь подумал о Кате, то сказал бы только, что у него трудное, напряженное время, а уж она догадалась бы, что лучше отложить свадьбу, и сама сказала бы об этом. Ведь и ей трудно учиться и работать на новом месте. Почаще видеться с Виктором — вот все, что ей нужно. Он не смел отнимать у нее права самой отложить их свадьбу.
Обида и возмущение овладели Катей. Наверно, она бы не сдержалась, если б в эту минуту они не вошли в парадное и не остановились в уголке, возле доски с объявлениями. Здесь они всегда прощались. Тишина, полумрак окружали их. Катя почувствовала, что в этом углу, где Виктор говорил ей много ласковых слов, она не может сказать ему ничего злого.

Хотелось подстегнуть время.

Молодости менее всего свойственны умеренность и терпение. Чувство неудовлетворенности собой заполнило Виктора. Часы, проведенные в обыкновенных мальчишеских развлечениях, казались   ему   теперь   чуть   лине преступными. Хотелось подстегнуть время и, заканчивая день, говорить себе: «Я сделал все, что мог».
Иона Куприн даже не подозревал, сколько передумал, пережил, как, в сущности, вырос его мальчик за последние месяцы, хотя старик, как все родители, был убежден, что знает о своем сыне все.
Когда Виктор сообщил отцу, что хочет за лето подготовиться и, не уходя с работы, поступить на вечернее отделение машиностроительного института, у Ионы Никитича тревожно защемило сердце. Они сидели в столовой, где сходилась за обедом вся семья—теперь уже такая маленькая, только трое.
Серьезно разросшиеся к старости,
— Я начал готовиться, папа. Что скажешь? - нервно спросил Виктор, глядя кустистые седые брови отца.
Старик, опустив голову, разглядывал свои сильные, столько поработавшие руки. Ионе Никитичу не хотелось показать сыну свою не то чтобы тревогу, не то чтобы огорчение. Он понимал: сыну хочется, чтоб его поздравили с хорошим решением. Иона Никитич поздравил его. Может быть, минутой позднее, чем полагалось бы.