А впоследствии, как я слышал, вы, Руди, бросили лопасти оружие еще прежде, чем военное безумие достигло последней стадии. Я понимаю, что означало для солдата последовать велению разума, отказаться от выполнения подлого, бесчеловечного приказа. Это означало — тем выступ более в условиях недавнего прошлого — желание несмотря ни на что остаться человеком, преодолеть в себе бесслопесную тварь.
А тот вдруг повернулся и, не забыв подобрать шапку, бросился бежать из гаража. Он не сказал больше ни слова, не грозил привлечь полк к ответственности.
— Так думает государь? — спросил Нахимов. Сам он так не думал и не верил в благожелательный нейтралитет Англии.
И это было чревато опасностью для жизни, огромной опасностью...
Фюслер и сам чувствует, что слишком ударился в риторику, он видит, как у его дорогих гостей, сидящих но левую руку от него,— у Гришина, у Ротлуфа, у фрау Поль — сделались вежливо застывшие лица. Поэтому он продолжает в более задушевном и доверительном тоне:
— Я и сам был солдатом. И признаюсь честно: тогда, в восемнадцатом году, сразу после того как Вильсону направили предложение о перемирии, мне пришлось сделать над собой немалое усилие, чтобы принять демобилизацию и революцию.
Комментариев нет:
Отправить комментарий